Небольшой, наполненный солнечным светом этюд en plein air с выразительно глубоким голубым небом над желтовато-палевым портиком дорического храма, с живописной, сложной игрой света и цвета на его гармоничной колоннаде и ступенях крепидомы, с живой и с мягкой зеленью холма с палевым хребтиком на дальнем плане. Этюд заполнен ярким живым солнечным светом и поражает тонко переданным впечатлением неизбывного зноя воздуха; воздуха, памятного всем, кто испытал его на себе самом в жгучий полдень, при легкомысленной попытке выявить геометрические основы дорической гармонии, секреты её соразмерности, ритма и симметрии. Именно ощущение неизбывного зноя охватило меня при первом же взгляде на этот этюд — секунда, и я вновь изнываю от обжигающего воздуха и палящего солнца в Долине Храмов в Акрагасе или в святилище Геры в Аргосе, но нет — я в прохладе антикварного магазина в Пассаже, стою у прилавка, любуясь прекрасной живописью. Удивительно, но работа, написанная в целом в реалистической манере середины XIX века, затронута несвойственной этому суровому стилю натуры живописностью враждебного, ненавистного ему импрессионизма — с его пониманием пейзажа как «портрета мгновения, рождённого непрерывной игрой светоцветовых вариаций» (Е. В. Громова «Шедевры импрессионистов», ТД «Абрис», Москва, 2018). Верность натуре в нашем пейзаже удивительно оживлена деликатным, сначала почти не заметным использованием калейдоскопной игры света и цвета. Возникает подозрение, что художник находился под сильным впечатлением от творчества запретного «поэта небес» Альфреда Сислея, но сам себе боялся в этой «ереси» признаться, будучи «официально» адептом «верности натуре» и программности. Но «…где сокровище твоё, там и сердце твоё» и тревожившие греховные впечатления иногда давали о себе знать, тем более на пленэре, где «всё… обладает силой, энергией и яркостью, которых невозможно получить в мастерской» (Эжен Буден).